— Маменька! — Маргерит вскочила на ноги.

— Это правда. Что он принес тебе, кроле бед?

— Счастье! — воскликнула девушка. — Счастье, несмотря ни на что. Он мой муж. — Они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. — Подожди снаружи.

— Снаружи? — Бастин не двинулась с места. — Милая!

Маргерит нашла свою бархатную накидку и набросила ее на плечи Бастин.

— Я позову тебя.

Бастин нащупала дверь и вышла, ничего не видя перед собой.

— Она права, — мрачно заметил Пьер. — Я приношу одни несчастья.

Маргерит покачала головой.

— Нет, Пьеро, мы в этом не виноваты. Но наша любовь так прекрасна, что преодолеет все трудности.

Он ничего не ответил, но Маргерит почувствовала его нервозность и протянула к нему руки.

— Маргерит, это должно произойти. Я…

Маргерит посмотрела на него и поняла, что теперь роли переменились. Всегда было так, что она ждала его и о чем-то просила, но теперь ждал Пьер, боясь просить у нее одолжения, казавшегося ему чрезмерным. Чувство власти возбудило ее, и она расслабилась, желая дать ему все, что он хотел.

Маргерит взяла его руки в свои, долго держала, а потом обвила их вокруг себя. Внезапно он ощутил, что она уже сняла свой халат. Его тело запылало от их близости. Его руки в темноте исследовали изгибы ее тела. Он чувствовал, как ее груди напрягались и приподнимались от его прикосновений, как будто бы он давал им жизнь. Пьер ахнул и прижал ее к себе, целуя и лаская ее тело.

— Пьеро! — требовательно воскликнула она.

Он подхватил ее на руки и отнес в кровать. Встав над ней на колени, он стаскивал с себя одежду.

«Тише, тише», — уговаривал он себя.

Он лег рядом с ней, и Маргерит обняла его. Пьер крепко прижал ее к себе, чтобы успокоить ее тело, но она не могла успокоиться. Неожиданно ими овладела такая страсть, словно их тела срослись в одно целое.

Она оттолкнула его, чтобы вдохнуть воздуха, а Пьер еще крепче прижался к ней и перекатился вместе с ней на спину. Она извивалась и стонала в его объятиях.

Его руки ласкали ее, прижимая ее тело к себе.

— Я люблю тебя!

— Жена моя!

— Теперь я твоя жена!

— Еще нет, моя дорогая.

— Еще нет?

Он прижимал ее к себе так, что они долгое время были вместе. Они не видели и не слышали ничего, кроме захлестнувшей их страсти. Теперь она была его женой!

ГЛАВА 35

Нос корабля разрезал море, взбивая белые буруны. Когда нос поднимался, огромный свод неба словно накренялся. Ныряя и вздымаясь вверх, корабль, казалось, летел по небесному своду среди кружащихся звезд и косматых облаков, которые поднимались и опускались в едином ритме и полной гармонии.

Ветер подхватывал накидку Маргерит и трепал ее, словно знамя. Маргерит чувствовала себя единым целым с кораблем, морем и небом. Ее охватило всеобъемлющее чувство благодарности. Она была жива и больше не сознавала себя одинокой девочкой, объединившись не только с Пьером, но и со всей Вселенной. Внезапно она поняла, что даже ее молитвы отныне не будут прежними: ее отношения с Богом изменились. Теперь она не просила, а чувствовала удовлетворение!

Маргерит наконец освободилась от страхов, преследовавших ее всю жизнь. Пьер вернулся к ней, вырвавшись из лап смерти, и теперь только смерть снова могла разлучить их.

Все будет так, как он сказал. Генерал Картье поможет им, а если нет, тогда Турнон… она невольно сморщилась, подумав о его боли… «Турнон — хороший человек», неожиданно решила она, прощая ему все.

ГЛАВА 36

Вокруг простиралось лишь море, поэтому было нетрудно представить, что неуемный ветер гонит судно на край света. Гораздо труднее было поверить, что корабль идет к берегам, таким же зеленым и твердым, как и те, что остались позади.

Вокруг было море, а под ногами его глубины — вероломные и коварные, скрывающие множество тайн. Там затаился Великий морской змей, который мог поглотить целый флот, мог обвить корабль своими кольцами и раздавить его, как игрушечный. Там пряталась отвратительная всасывающая рыба с тысячью ртов. Она могла присосаться к кораблю и утащить его на дно… если у этого бескрайнего океана вообще есть дно! А сам морской дьявол, чьи щупальца удерживают корабль на месте, как бы сильно ни дул ветер, пока все находящиеся на борту не погибнут от голода и жажды.

Список святых повторялся ежечасно: Святой Михаил, Святой Христофор, Святой Николай, Святой Петр — и все хорошие путешественники! И каждое утро корабельных юнг поворачивали спинами к Франции и пороли розгами, чтобы умилостивить таким образом попутный ветер.

Старые моряки плели канаты, латали паруса, ища прищуренными глазами благодарных слушателей для своих россказней: доверчивых каторжников, зеленых фермерских сынков, не отваживавшихся отправиться в плавание даже по своей спокойной Сене, Луаре или Рейну, суетливых встревоженных матерей с детьми у груди или у юбок, чьи глаза расширялись и темнели, чьи челюсти сжимались или отвисали от ужаса, но никто не произносил ни звука.

— Вы думаете, что вы первые колонисты Новой Франции? А разве вы не слышали о бароне де Лери и острове Демонов? Это было больше двадцати лет назад… Они не добрались до Канады, а поселились на острове у побережья. Де Лери привез крепких бретонцев, которые взяли с собой скот, птицу, домашнюю утварь и мечтали о новой жизни. Но когда корабль вернулся, они уплыли на нем обратно во Францию. Почему? Демоны! Вот почему! Остров был населен демонами. Они выли на ветру и стучались в двери хижин. Вот какова Новая Франция, в которую вы плывете!

Глупо было верить в эти небылицы. Но в темном трюме, где волны бьются о борт прямо над вашей головой, грозя проломить доски, кто же не поверит в страшные истории? Даже бывалые моряки, плававшие с Верразано и Жаном Анжу, не особенно скрывали собственный страх. Они были напуганы сейчас точно так же, как и в молодости, и кроме того, если бы они сами не верили в этих чудовищ, кто бы им поверил?

Дни были солнечными, а голубизну неба и синеву моря нарушали только легкие облачка и пенные барашки. Солнце нагревало палубу. Скотина вздрагивала и мычала, куры метались и кудахтали, а моряки смеялись.

Но ночи были темными, с холодными звездами, чье яркое сияние казалось таким знакомым, и море смахивало на огромную чернильную лужу. Сам корабль казался призраком. На борту не было света, за исключением одного фонаря, потому что огонь на море был одним из наиболее опасных бедствий. Судну приходилось двигаться в полном мраке.

Нижние палубы напоминали угольную яму, в которой каторжники сидели, тесно прижавшись друг к другу, не обращая внимания сосед на соседа.

Впрочем, порядок на корабле строго соблюдался. Несмотря на подавленность половины команды, на разношерстность пассажиров, набранных из тюрем и трущоб, начальство придерживалось нескольких строгих правил. Для командиров, от монсеньера де Бомона до помощника боцмана, существовали определенные инструкции. Они должны были присутствовать на ежедневной порке, как и дома — в Рюэе, Лионе или Ла-Рошели. Только здесь не было ни суда, ни судей, кроме светлобородого вице-короля, который наблюдал за всем с верхней палубы, надменный и непреклонный, как бог.

Состоялось даже одно повешение, необходимое скорее для того, чтобы показать, как быстро мачта может превратиться в виселицу. Приговоренный метнул копье в боцмана. Он собирался сделать это с самого начала, когда его оторвали от семьи в Берри.

Ко всему можно было привыкнуть. Запас воды был невелик, зато вина было в избытке. По воскресеньям, понедельникам, вторникам и четвергам ели мясо, свежее мясо, хотя скот никто не резал. В остальные дни к столу подавалась рыба. Заняться было особенно нечем, но можно было просто, полеживая на палубе, и греть кости на солнце. Можно было наблюдать за действиями экипажа или любоваться его светлостью, облаченным в меха и шелк. Роберваль выглядел так, словно держал в руках целый мир, вместе с морем и небесами. Можно было думать о тех чудовищах, что прятались в глубинах океана, или о дикарях, в гости к которым все и направлялись. Иногда на палубе показывалась юная девушка, похожая на святую или даже на саму Богоматерь. Она долго не задерживалась на палубе, быстро проходя от кормы корабля к своей каюте. Но блеск ее золотистых волос и очаровательное личико порождали долгие разговоры и собирали вокруг нее зевак. Ходили слухи, что она — наследница вице-короля и должна стать королевой Новой Франции. И люди чувствовали гордость от того, что она плыла к своему королевству на одном с ними корабле.